— Да, заряжен. Хотя, по-моему, толку от этого никакого, вотразве что застрелиться. — Он рассмеялся — болезненно, отрывисто, будто заскрипелостекло.

— Перестаньте.

Резкость тона сломала странно неподвижное выражение в глазахМэтта. Он потряс головой — не так, как человек, отрицающий что-то, а так, каквстряхиваются, вылезая из холодной воды, некоторые звери.

— Наверху покойник, — сказал Мэтт.

— Кто?

— Майк Райерсон. Работник городского хозяйства.Землеустроитель.

— Вы уверены, что он мертв?

— Нутром чую, хоть к нему и не заглядывал. Не посмел.Поскольку не исключено, что в определенном отношении он вовсе не мертв.

— Мэтт, в ваших словах нет здравого смысла.

— А вы думаете, я этого не понимаю? То, что я говорю —ерунда, а то, что думаю — сумасшествие. Но звонить, кроме вас, было некому. Вы— единственный на весь Салимов Удел человек, кто мог бы… мог… — Мэтт потрясголовой и начал снова. — Мы говорили про Дэнни Глика.

— Да.

— И про то, что умер он, возможно, от злокачественнойанемии… Как сказали бы наши деды, «просто зачах».

— Да.

— Его хоронил Майк. И пса Вина Пэринтона нашел насаженным наворота Хармони-Хилл тоже Майк. Майка Райерсона я встретил вчера вечером уДелла, и…

3

— …и не смог войти туда, — закончил Мэтт. — Не смог. Почтичетыре часа просидел на кровати. Потом, как вор, прокрался вниз и позвонил вам.Что скажете?

Снявший было с шеи распятие Бен теперь задумчиво потрогалпальцем поблескивающий холмик тонкой цепочки. Было почти пять часов, небо навостоке порозовело от зари. Светящийся брусок над головой побледнел.

— Думаю, будет лучше, если мы поднимемся в комнату длягостей и посмотрим. По-моему, сейчас мы больше ничего не можем сделать.

— Теперь, когда в окно льется свет, все это кажется кошмаромумалишенного. — Мэтт неуверенно рассмеялся. — Надеюсь, так оно и есть. Надеюсь,Майк спит, как младенец.

— Ну, идемте, посмотрим.

Мэтт с усилием унял дрожащие губы.

— Ладно. — Он опустил глаза к столу, затем вопросительновзглянул на Бена.

— Само собой, — ответил Бен и надел крест Мэтту.

Мэтт застенчиво рассмеялся:

— С ним я и впрямь чувствую себя лучше. Думаете, когда меняповезут в Августу, то позволят не снимать его?

Бен спросил:

— Пистолет нужен?

— Наверное, нет. А то я суну его за пояс штанов и отстрелюсебе яйца.

Они двинулись наверх, Бен шел первым. Лестница заканчиваласьидущим в обе стороны коротким коридором. В одном его конце из открытой двериспальни Мэтта на оранжевую дорожку выплескивался сноп бледного света.

— Не туда, — сказал Мэтт.

Бен дошел до конца коридора и остановился перед дверьюкомнаты для гостей. Он не верил в то чудовищное, что подразумевал Мэтт, и всеравно обнаружил, что его захлестнула волна такого черного страха, какого он ещене знал.

Ты открываешь дверь — и он свисает с балки. Распухшее, черное,вздутое лицо. А потом открываются глаза, они выскакивают из орбит, но ВИДЯТтебя и радуются, что ты пришел…

Все чувства до единого отреагировали на поднявшееся вмолодом человеке воспоминание с такой полнотой, что на миг Бена парализовало.Он даже почувствовал запах штукатурки и дикую вонь устроивших себе гнездазверьков. Ему показалось, что за простой лакированной дверью этой комнаты длягостей —все тайны ада.

Потом Бен повернул ручку и толкнул дверь от себя. За спинойМэтт крепко сжимал распятие Евы.

Окно комнаты для гостей выходило прямо на восток, гдеверхний краешек солнца только что высветлил горизонт. Первые прозрачные сияющиелучи светили прямо в окно, снопом падая на белую льняную простыню, которую Майкнатянул до груди, и рассыпая по ней редкие золотистые пятнышки. Взглянув наМэтта, Бен кивнул.

— Все нормально, — прошептал он. — Спит.

Мэтт безучастно сказал:

— Окно открыто. А было закрыто и заперто. Я сам проверял.

Взгляд Бена сосредоточился на верхней кромке безупречновыглаженной простыни. Там была одна-единственная капля крови, засохшая дотемного бордо.

— По-моему, он не дышит, — сказал Мэтт.

Бен сделал пару шагов вперед, потом остановился.

— Майк? Майк Райерсон. Просыпайтесь, Майк.

Никакого ответа. Ресницы Майка аккуратно лежали на щеках.Взлохмаченные волосы свободно рассыпались по лбу. Бен подумал, что в первомнежном свете утра Майк был не просто красив — он был прекрасен, как профильгреческой статуи. На щеках цвел легкий румянец, а тело было начисто лишено тоймертвенной бледности, о которой говорил Мэтт — только здоровые тона кожи.

— Конечно, он дышит, — сказал Бен с легким нетерпением. —Просто заспался.

— Майк… — Он протянул руку и несильно потряс Райерсона.

Свободно переброшенная через грудь левая рука Майка вялосвалилась с кровати, стукнув костяшками пальцев об пол, словно Райерсонспрашивал позволения войти.

Мэтт шагнул вперед, взял эту вялую руку и прижалуказательный палец к запястью:

— Пульса нет.

Он хотел было отпустить ее, вспомнил жуткий быстрый стуккостяшек по полу и положил руку Райерсону поперек груди. Та снова заскользилавниз. Он, скривившись, вернул ее на место и устроил попрочнее. У Бена неукладывалось в голове. Райерсон спал, должен был спать. Хороший цвет лица,явная гибкость мышц, губы, приоткрытые словно для вдоха… Его захлестнуланереальность. Он дотронулся запястьем до плеча Райерсона и почувствовал, чтокожа холодная. Послюнив палец, он подержал его перед полуоткрытыми губами.Ничего. Ни малейшего дуновения.

Они с Мэттом переглянулись.

— А отметины на шее? — спросил Мэтт.

Бен взял подбородок Райерсона в ладони и стал осторожноповорачивать голову Майка. Та щека, которую было видно, легла на подушку. Отэтого левая рука сместилась, и костяшки снова стукнули об пол.

На шее Майка Райерсона не было никаких отметин.

4

Они опять сидели за столом на кухне. Было 5:35 утра. К нимдоносилось басистое мычание коров Гриффена, которых гнали на восточное пастбище—вниз по холму, за полосу кустарника и подлеска, скрывающую от глазТэггарт-Стрит.